nikolay_yaponskiy-02 (1)

Святой равноапостольный Николай, архиепископ Японский (1836 – 1912)

“Вское древо по плоду познается,
плод же трудов твоих многих
бысть спасение многих людей”.

Кондак 9, акафист св. Николаю Японскому

Жизнеописание

 

1 августа (по старому стилю) 1836 года в селе Береза Бельского уезда Смоленской губернии (сейчас это Оленинский район Тверской области) в семье диакона Димитрия Ивановича Касаткина родился мальчик, которого назвали в честь Крестителя Господня Иоанном.

Его мать, Ксения Александровна, умерла, когда Ване было всего 5 лет.

Несмотря на крайнюю бедность, мальчик поступает учиться сначала в Бельское духовное училище, а затем в Смоленскую семинарию.

В 1856 году он блестяще окончил курс семинарии и был на казенный счет отправлен в Петербургскую духовную академию, где учился до 1860 года.

Решение оправиться в Японию оказалось неожиданным как для всех знавших Касаткина, так и для него самого.

По свидетельству самого святителя Николая, ему до того времени никогда и в голову не приходила мысль о монашестве. Однажды же, проходя по академическим комнатам, Иван Дмитриевич заметил объявление с предложением отправиться кому-нибудь из окончивших академический курс в Японию на место настоятеля посольской церкви в Хакодате. Несколько товарищей Касаткина уже выразили желание ехать в Японию в сане священника. Приглашение это не произвело на юношу особого впечатления, пусть в свое время его сильно впечатлили воспоминания Головнина о Японии. Он спокойно пошел ко всенощной. И вот, во время богослужения, он вдруг решил, что должен ехать в Японию. Вернувшись от всенощной, он в глубоком волнении направился к ректору академии, преосвященному Нектарию, и заявил ему о своем желании ехать в Японию, но не женатым священником, а монахом. Ректор академии очень сочувственно отнесся к порыву юноши и доложил о его желании митрополиту.

21 июня 1860 года Ивана Касаткина постригли в монашество с именем Николая. 29 июня он был рукоположен в иеродиакона, а на следующий день, когда праздновался Собор Двенадцати Апостолов — в иеромонаха. Епископ Нектарий, постригавший юношу в монахи, нарек его Николаем и сказал: «Не в монастыре ты должен совершить течение подвижнической жизни. Тебе должно оставить самую Родину, идти на служение Господу в страну далекую и неверную. С крестом подвижника ты должен взять посох странника, вместе с подвигом монашества тебе предлежат труды апостольские.»

В возрасте 24 лет иеромонах Николай в 1861 году прибывает в Хакодате и становится настоятелем консульской домовой церкви Воскресения Христова. Он намерен вести миссионерскую деятельность среди местного населения. Но в Японии проповедь христианства каралась смертной казнью.

Как писал сам святитель Николай, «японцы смотрели на иностранцев, как на зверей, а на христианство — как на злодейскую секту, к которой могут принадлежать только преступники…». В течение нескольких столетий Япония была закрыта для иностранцев, и почти никто не мог познакомиться с японским языком, историей и культурой народа непосредственно в Японии. Миссионерская деятельность была невозможна без глубокого изучения страны. Святитель Николай так писал об этом: «Отправившись в Японию в звании настоятеля консульской церкви, я старался в продолжении моего восьмилетнего пребывания изучить японскую историю, религию и дух японского народа, чтобы узнать, в какой мере осуществимы там надежды на просвещение страны Евангельской проповедью».

По причине своей закрытости, Япония была для русских, как и для всех европейцев, экзотической страной, о которой были доступных лишь крайне скудные сведения из разрозненных сообщений путешественников.

Русский консул в Хакодате И.А. Гошкевич, сам серьезно занимавшийся изучением языка и культуры страны пребывания, просил, чтобы прислали на настоятельское место «не иначе как из кончивших курс духовной академии, который мог бы быть полезным не только своей духовной деятельностью, но и учеными трудами, и даже своей частной жизнью в состоянии был бы дать хорошее понятие о нашем духовенстве не только японцам, но и живущим здесь иностранцам».

Иеромонах Николай начал серьезно готовиться к миссионерской деятельности, сосредоточив все свои усилия на изучении японского языка и Японии. Для этого он учился сразу у трех учителей, т. к. мог работать с утра до вечера, а учителя не могли выдержать такой нагрузки. Не упускал он и других возможностей для изучения Японии и японского языка. С этой целью он ходил послушать заезжих рассказчиков, которые собирали большое количество слушателей в особых залах — «говорильнях». Понять их быструю речь было непросто, но зато иеромонах Николай имел возможность лучше узнать из этих историй о японской жизни.

Негативное отношение японцев к иностранцам отражалось и на молодом миссионере. Нередки были случаи, когда в него бросали камни и даже натравливали собак. Но неприязнь местного населения не уменьшила в иеромонахе Николае желания узнать, чем живет этот такой необычный, замкнутый народ, как он молится и во что верит. Нам известно, что вместе с учителем иеромонах Николай прочитал китайских классиков, разные сочинения японских писателей древнего и нового времени. Он прочел с буддийскими священниками большую часть буддийской литературы.

Ревностными трудами на протяжении восьми лет святитель Николай смог достичь великолепного знания языка, истории, культуры, литературы и религии японского народа. «Богатство словаря и легкость построения фраз давали его речи силу, приводившую в восторг всех японцев… Фразы были короткие, обороты самые неожиданные, но чрезвычайно яркие и сильные» – так говорили о владыке Николае его современники. Сами японцы признавали, что он «едва ли не самый ученый человек в японском смысле», так как «он знал китайских иероглифов столько, сколько редко кто знал из самих японцев».

Первым православным японцем стал самурай и жрец синтоистской религии Такума Савабе. Он часто приходил в консульство учить фехтованию сына русского консула.

Подробный рассказ об обращении сурового японца приведен в книге А. Платоновой.

Савабе то и дело сталкивался с иеромонахом Николаем в доме консула и всегда смотрел на него с такой ненавистью, что однажды тот не выдержал и спросил:

– За что ты на меня так сердишься? Последовал совершенно определенный ответ:

– Вас, иностранцев, нужно всех перебить. Вы пришли выглядывать нашу землю. А ты со своей проповедью всего больше повредишь Японии.

– А ты разве уже знаком с моим учением?

– Нет, — смутился японец.

– А разве справедливо судить, тем более осуждать кого-нибудь, не выслушавши его? Разве справедливо хулить то, чего не знаешь? Ты сначала выслушай да узнай, а потом и суди. Если мое учение будет худо, тогда и прогоняй нас отсюда. Тогда ты будешь справедлив.

– Ну, говори!

Слова иеромонаха Николая потрясли самурая. Он испросил дозволения встретиться с иеромонахом вновь и продолжить беседу. Через некоторое время отец Николай уже писал митрополиту Исидору: «Ходит ко мне один жрец древней религии изучать нашу веру. Если он не охладеет или не погибнет (от смертной казни за принятие христианства), то от него можно ждать многого».

Главным делом святителя, начатым еще в Хакодате, был перевод на японский язык Священного Писания и богослужебных книг.

Еще в 1869 году святитель Николай писал: «Из всего вышесказанного доселе, кажется, можно вывести заключение, что в Японии, по крайней мере в ближайшем будущем: жатва многа. А деятелей с нашей стороны нет ни одного, если не считать мою, совершенно частную, деятельность… Пусть бы я и продолжал свои занятия в прежнем направлении, но силы одного человека здесь почти то же, что капля в море. Один перевод Нового Завета, если делать его отчетливо (а можно ли делать иначе?), займет еще по крайней мере два года исключительного труда. Затем необходим перевод и Ветхого Завета; кроме того, если иметь хоть самую малую христианскую Церковь, решительно необходимо совершать службу на японском языке; а прочие книги, как Свящ. история, Церковная история, Литургика, Богословие? Все это тоже предметы насущной необходимости. И все это, и другое подобное нужно переводить на «японский», о котором еще неизвестно, дастся ли он когда иностранцу так, чтобы на нем можно было писать хотя бы наполовину так легко и скоро, как иностранец обыкновенно пишет на своем». Много позднее он пишет, что в переводческих трудах «заключается вся суть дела миссии. В настоящее время вообще работа миссии, в какой бы то ни было стране, не может ограничиваться одною устною проповедью. В Японии же, при любви населения к чтению и при развитии уважения к печатному слову, верующим и оглашаемым прежде всего нужно давать книгу, написанную на их родном языке, непременно хорошим слогом и тщательно, красиво и дешево изданную. Особенное значение у нас имеют книги, выясняющие вероисповедные разности с католичеством и протестантством».

В Хакодате, за неимением перевода богослужение совершалось на церковнославянском языке, на японском же языке пелись и читались только «Господи, помилуй», «Святый Боже», «Верую» и «Отче наш». При переводе молитвы «Господи, помилуй» возник вопрос, как следует переводить слово «помилуй», которое зачастую воспринимается как помилование преступника. Епископ Николай говорил: «У нас таких отношений с нашим Богом нет. Мы возьмем слово «аварема». Так мать «милует» ребенка, «жалеет» в исконном древнерусском смысле». Там же, в Хакодате, святитель Николай начал переводить Писание с китайского языка, однако вскоре убедился в несовершенстве китайских переводов и перешел к переводу Нового Завета с церковнославянского, который считал точнее русского. Каждый стих сверялся с Вульгатой, Септуагинтой и английским переводом. В трудных местах святитель опирался на толкования святого Иоанна Златоуста. За 4-5 часов работы ему удавалось перевести не более 15 стихов. После того как святитель закончил свой труд по переводу Евангелий и Апостола (первый его вариант), они также стали читаться по-японски. В числе прочего в Хакодате были переведены Послания апостола Павла к Галатам, Ефесянам, Филиппийцам и Колоссянам, а также половина Послания к Римлянам. Тогда же им были переведены краткий молитвослов (с китайского), чин крещения и присоединения иноверных, «Православное вероисповедание» святителя Димитрия Ростовского, катехизис для оглашенных, краткое изложение Ветхого Завета, «Толковое Евангелие» епископа Михаила и «Нравственное богословие» митрополита Платона.

Переехав в Токио, святитель Николай прежде всего перевел Октоих, затем Цветную и Постную Триоди, одновременно занимаясь новым переводом Евангелия. Из Ветхого Завета им были переведены все части, необходимые для совершения годичного круга богослужений.

«Не перевод Евангелия и Богослужения должен опускаться до уровня развития народной массы, а наоборот, верующие должны возвышаться до понимания евангельских, и богослужебных текстов. Язык вульгарный в Евангелии недопустим. Если мне встречаются два совершенно тождественных иероглифа или выражения и оба они для японского уха и глаза одинаково благородны, то я, конечно, отдам предпочтение общераспространенному, но никогда не делаю уступок невежеству и не допускаю ни малейших компромиссов в отношении точности переводов, хотя бы мне и приходилось употребить и очень малоизвестный в Японии китайский иероглиф. Я сам чувствую, что иногда мой перевод для понимания требует большого напряжения со стороны японцев. Но это в значительной мере объясняется новизной для них самого православия…»

Со временем составился целый коллектив переводчиков, работавших над переводом не только русской богословской, но и русской художественной литературы. Святитель писал: «Пусть переводят и читают. Узнав русскую литературу, узнав Пушкина, Лермонтова, гр. Толстых, Достоевского, нельзя не полюбить России.»

Вторым важнейшим делом жизни отца Николая была постройка церкви в Токио. Это был ничуть не меньший подвиг. Вот как описывает его сам святитель Николай в своем письме:

«…А как мне хочется, и как нужно – поскорей достигнуть конца, если б Вы знали! Постройка эта связывает меня по рукам и ногам: необходимость постоянного надзора за нею приковывает меня к Токио, между тем как церкви, рассеянные по всей Японии, остаются без присмотра. Нужно сказать еще, что ко всем заботам, обычным при постройке большого здания, тут присоединилась необычная, следующего рода. Храм стоит на холме, среди столицы; когда он был еще мал, – не замечали; теперь всем бросается в глаза. Спохватились бонзы и все христоненавистники. Особенно возмущает их то, что храм выше императорского дворца (хотя сам император и его правительство не придают этому никакого значения, да и закона такого в Японии никогда не было, чтобы выше императорского дворца зданий не возводить). Итак, строят планы, как бы стереть храм с лица земли, или по крайней мере затереть его. «Купить и подарить императору?» – Не продадут-де. «Обнести его кругом каменною стеною, чтоб не был виден?» – безмерный расход. «Построить гору между храмом и императорским дворцом, чтоб на последний не мог взирать «голубой глаз иностранца» с «башни» первого» (колокольню, на которую кроме звонаря никто и не полезет, принимают за башню, назначенную будто бы для наблюдения за императором)? – тоже очень дорого. Итак, что же делать? Рассуждают и шумят на всю Японию: в газетах то и дело – злые и зажигательные статьи против местности нашего храма. Собственно нужно бояться одного, – чтоб не подожгли, против чего и принимаются миссиею соответственные меры: постройка и на ночь не оставляется без людей, вода расставлена везде, помпа заведена, и проч.; словом все, зависящее от нас делается; дальнейшее – на волю Божию; и Бог, конечно, не попустит неразумным и злым людям разрушить храм…»

В конце концов, храм был построен! А 8 марта 1891 года кафедральный Воскресенский собор (называемый японцами Николай-до) был освящен.

С 1900 года усилились антирусские настроения, которые сказались и на отношении к церкви. Газета «Нихон» писала: «Православная церковь является злостным местом, откуда сыплются проклятия на голову Японии и где молятся о ее поражении. Она всегда была центральным агентством шпионов, состоящих на русской службе. Японцам ненавистен купол русского собора, который, возвышаясь надо всем городом, как бы шлет презрение самому императорскому дворцу, ненавистен храмовый колокол, который каждое воскресное утро своим гвалтом докучает мирному сну жителей.»

На соборе 1903 года епископ Николай вынужден был отвечать на чрезвычайно волновавший японских православных христиан вопрос, должны ли они участвовать в войне против России. Он ответил, что те должны будут выполнить свой долг перед своей родиной вместе со всем народом. В случае начала войны они должны будут относиться к России как к неприятелю, но «воевать с врагами не значит ненавидеть их, а только защищать свое отечество».

Когда 5 февраля 1904 года Япония разорвала дипломатические отношения с Россией, два священнослужителя, работавших в то время в миссии, вернулись домой. Духовенство и миряне японской церкви обратились к своему епископу с просьбой остаться в Японии. Епископ Николай отвечал, что он уже принял пред Богом решение остаться в Японии, в своей маленькой квартирке при соборе. «Я надеюсь, что объявление военных действий не принесет с собою никакой перемены в деятельности нашей церкви. Катехизаторы будут продолжать проповедовать Евангелие Спасителя, ученики — посещать школу миссии, а я сам отдамся всецело переводу наших богослужебных книг… Сегодня по обычаю я служу в соборе, но отныне впредь я уже не буду принимать участия в общественных Богослужениях нашей церкви… Доселе я молился за процветание и мир Японской империи. Ныне же, раз война объявлена между Японией и моей родиной, я, как русский подданный, не могу молиться за победу Японии над моим собственным отечеством. Я также имею обязательства к своей родине и именно поэтому буду счастлив видеть, что вы исполняете долг в отношении к своей стране».

Во все приходы японской православной церкви, встревоженные объявлением войны с Россией, было разослано «Окружное письмо,» в котором епископ благословлял японских христиан исполнить свой долг верноподданных, но напоминал: «Кому придется идти в сражения, не щадя своей жизни, сражайтесь — не из ненависти к врагу, но из любви к вашим соотчичам… Любовь к отечеству есть святое чувство… Но кроме земного отечества у нас есть еще отечество небесное… Это отечество наше есть Церковь, которой мы одинаково члены и по которой дети Отца Небесного действительно составляют одну семью… И будем вместе исполнять наш долг относительно нашего небесного отечества, какой кому надлежит… И вместе с тем будем горячо молиться, чтобы Господь поскорее восстановил нарушенный мир…»

Когда в Японию стали прибывать русские пленные, святитель Николай добился согласия японского правительства на образование Общества духовного утешения военнопленных. Для окормления пленных им были отобраны пять священников, владевших русским языком. Каждого пленного, прибывшего в Японию, японская церковь благословила серебряным крестиком. Пленные снабжались иконами и книгами. Сам владыка неоднократно обращался к ним письменно.

Труды епископа Николая во время войны были высоко отмечены в России императором Николаем II, который писал святителю в конце 1905 года: «…Вы явили перед всеми, что Православная Церковь Христова, чуждая мирского владычества и всякой племенной вражды, одинаково объемлет все племена и языки. Вы, по завету Христову, не оставили вверенного Вам стада, и благодать любви и веры дала Вам силу выдержать огненное испытание брани и посреди вражды бранной удержать мир, веру и молитву в созданной вашими трудами церкви».

Сам же владыка весьма скромно оценивал свои заслуги, всю честь и славу вознося Господу. В конце своей жизни в беседе с епископом Сергием он говорил: «…Роль наша не выше сохи. Вот крестьянин попахал, соха износилась. Он ее и бросил. Износился и я. И меня бросят. Новая соха начнет пахать. Так смотрите же, пашите! Честно пашите! Неустанно пашите! Пусть Божье дело растет! А все-таки приятно, что именно тобой Бог пахал. Значит — и ты не заржавел. Значит, за работой на Божьей ниве и твоя душа несколько очистилась, и за сие будем всегда Бога благодарить».

Редкий такт и мудрость, проявленные святителем Николаем в годы войны, еще более повысили его престиж в глазах японского общества, когда война кончилась. Этот престиж святого способствовал быстрому преодолению психологических последствий войны и расчистил пути к русско-японскому сближению, которое продолжалось до 1917 года.

50 лет своей жизни архиепископ Николай отдал делу просвящения японцев светом Православной веры. Плодами миссионерского подвига святителя стали образованные в Японской Православной Церкви 266 общин, окормлявших 33 017 православных японцев. В составе епархии был 1 архиепископ, 1 епископ, 35 иереев, 6 диаконов, 14 учителей пения, 116 проповедников-катехизаторов.

В 1970 г. он был прославлен в лике святого равноапостольного Русской и Японской Православными Церквями. Будучи человеком необыкновенных дарований и неукротимой энергии, святитель Николай сумел не только организовать проповедь Православия в Японии, но и стал первым русским японоведом. Научные труды архиепископа Николая представляют большой интерес не только потому, что они написаны человеком высокого образования и пространных знаний в истории, литературе и богословии, но и потому, что и сегодня, пожалуй, найдется немного работ, столь добросовестно и талантливо повествующих об истории, культуре и национальном характере японского народа.